Холодные маски затянуты кожей, 
Чеканные фразы врезаются в мозг.
Я вижу, что небо – на траурном ложе, 
Стекает на землю, как плавленый воск.
Я вижу, что Солнце затянуто сетью,
Пропитанной кровью погибших бойцов,
И окна в квартирах запятнаны смертью
И верой в телевизионных богов.

          Реальный мир от слова сверху будет жить,
          Сиянье звёзд довольно просто запретить.

                    Если небо на экране зашифрует этот век,
                    Ты потрогаешь руками телевизионный снег,
                    И стеклянным колпаком
                    Перекроют побледневшее Солнце.

Послушные куклы диктуют с экранов
Вопросы о жизни и вечности сна,
И тихо залечат открытые раны,
Но высосут души до самого дна.
Стеклянные взгляды вселяют надежду,
Нагая свобода – всеобщий психоз,
И нам всё равно, кто сидит под одеждой,
И нас не волнует извечный вопрос.

          Реальный мир от слова сверху будет жить,
          Сиянье звёзд довольно просто запретить.

                    Если небо на экране зашифрует этот век,
                    Ты потрогаешь руками телевизионный снег,
                    И стеклянным колпаком
                    Перекроют побледневшее Солнце.

На мраморных лицах, пропитанных потом,
Блестит безразличие к вспоротым швам,
И время грозится крестовым походом,
И время загнало нас по номерам.
И с глупой надеждой во всех проявленьях
Мы рвёмся сквозь сети стянувших оков,
Но войны ведут меж собой поколенья
И верят в телевизионных богов.

          Реальный мир от слова сверху будет жить,
          Сиянье звёзд довольно просто запретить.

                    Если небо на экране сформирует этот век,
                    Ты потрогаешь руками телевизионный снег.
                    Если вера будет плакать, а надежда будет пить,
                    Ты поймёшь, что в зной и в слякоть
                    Будет время, чтобы жить!